Мой сайт

Продолжение. Начало части VII см. 1, 2, и 3.

Итак, перед нами текст мнимых «воспоминаний» мнимого «Царского камердинера» на русском языке, как он был опубликован в газете «Тобольские епархиальные ведомости». Неофициальная часть, 1919, №6, а позже воспроизведен ген.-лейт. Михаилом Константиновичем Дитерихсом в его книге.

— Корреспондент "Нью-Йорк Таймс", г. Аккерман, сообщил в свою газету следующие сведения, написанные личным слугою отрекшегося царя Домниным, не оставлявшим семью Романовых до последней возможности — до 15 июля 1918 г., когда в доме Ипатьева появилась красная гвардия и увела узника с намерением расстрелять. Было ли так в действительности, отзывается газета, сказать трудно. Есть показания, что он и его семья были убиты, но есть и обратные — что все они были взяты из мест заключения и спасены друзьями, только годы могут разоблачить эту трагическую тайну, но некоторый свет на эти события бросают показания Парфена Алексеевича Домнина,— материал, который получил в свое распоряжение упомянутый Карль Аккерман. Вот что написал Домнин для корреспондента.

"Начиная с первых дней июля, над городом появились аэропланы и летали довольно низко, и бросали иногда бомбы, в большинстве не приносившие вреда [вспомним упоминание о аэроплане в отчете сэра Чарльза Элиота — Pед.]. В то же время появились слухи, что чехословаки готовятся занять город. В один из таких вечеров Николай вернулся со своей обычной прогулки по саду в необычном возбуждении; помолившись перед иконою Николая Чудотворца, он бросился на кровать не раздеваясь; никогда раньше он так не делал.

— Позвольте мне Вас раздеть, — сказал я.
— Не безпокойся, старина, — ответил Николай: у меня тяжело на сердце и я чувствую, что уже долго не проживу. Может быть, сегодня…— и бывший царь не кончил фразы.
— Бог с Вами, что вы говорите, — возразил я.

И он рассказал мне, что во время прогулки в саду, он получил известие о заседании специального комитета совдепа казачьих и красноармейских депутатов Урала, которое должно вырешить его судьбу, в виду слухов, что он собирается бежать к чехословакам, в свою очередь обязавшимися вырвать его из рук советов. — Я не знаю, что может случиться, — сказал Николай в заключении.

Царь содержался под строжайшим надзором; ему не позволялось ни покупать газет, ни даже выходить сверх краткого времени для прогулок; прислуга постоянно обыскивалась и меня один раз, например, заставили снять решительно все с себя, подозревая, что я проношу письма. Еду давали трудно, да и то она состояла главным образом из картофеля и селедок. Хлеба же выдавали по полуфунту в день на каждого члена семьи. Царевич все это время болел. Раз он вбежал в палату к отцу весь в слезах и, совершенно вне себя, бросился на руки к отцу и сквозь рыдания едва проговорил:
— Милый папа, они хотят тебя застрелить.
— Воля Божья во всем, — ответил царь, — но милый мальчик, будь спокоен, будь спокоен. Где мама?
— Поди попроси маму перестать плакать, Божия воля должна совершиться.
— Папа, папа, — плакал царевич: ты и так много страдал, за что же они хотят тебя убить?
— Алексей, — сказал царь, — я прошу тебя об одном: пойди и успокой маму.

Царевич вышел, а Николай стал на колени перед иконою и долго молился. Он вообще проводил за молитвою много времени; и если пробуждался по ночам, то уже больше не засыпал, а все время молился.

Лишь иногда ему разрешалось видеть царицу, "Алису", как он звал ее. Раз и она пришла в слезах и сказала:
— Ты должен привести все свои письма и документы в порядок: дай свои последние распоряжения и завещание.

После этого Николай часто проводил ночи за письмами. Он написал много; среди писем были: к дочерям, к брату — Михаилу Александровичу, к дяде — Николаю Николаевичу, генералу Догерту, князю Гендрикову, графу Олсуфьеву, принцу Ольденбургскому, графу Сумарокову-Эльстон и многим другим. Он не запечатывал писем, потому что их тщательно цензуровали в советах, и случалось не редко, что письма возвращались с пометкой "не отправлять". Часто Николай целыми днями ничего не ел и все молился; было ясно, что он сильно безпокоился и болел сердцем.

Поздним вечером, 15 июля, в комнату царя вошел комиссар охраны и объявил:
— Гражданин Николай Александрович Романов, вы должны отправиться со мной на заседание советов рабочих, казачьих и красноармейских депутатов Уральского округа.
— Скажите откровенно, — возразил Николай, — вы желаете увести меня для расстрела.
— Нет, не опасайтесь, — ответил комиссар, улыбаясь, — вас требуют на заседание.

Николай поднялся с кровати, одел свою серую солдатскую рубаху, сапоги, опоясался и вышел с комиссаром. Два солдата стояли у двери, и три других окружили и стали обыскивать царя. После этого один из латышей пошел впереди, царя поставили за ним, потом стал комиссар, в хвосте - остальные солдаты. Николай Александрович не возвращался долго, почти два с половиной часа. Он был очень бледным и подбородок его нервно дрожал.
— Дай мне старина, воды, — сказал он мне.

Я принес, и он залпом выпил большой стакан.
— Что случилось? — спросил я.
— Они мне объявили, что через три часа буду расстрелян, — ответил мне царь.

Вскоре после возвращения Николая II с заседания, к нему вошла Александра Федоровна с царевичем; оба плакали. Царица упала в обморок, и был призван доктор. Когда она оправилась, она упала на колени перед солдатами и молила о пощаде. Но солдаты отозвались, что это не в их власти.
— Ради Христа, Алиса, успокойся, — сказал Николай II несколько раз тихим голосом.

Он перекрестил жену и сына, подозвал меня и сказал, поцеловав:
— Старина, не покидай Александры Федоровны и Алексея; ты знаешь, у меня никого больше нет, и не останется никого помочь им, когда меня уведут.

В последствии выяснилось, что, кроме жены и сына, никого не допустили попрощаться с Николаем II. Царь, его жена и сын оставались вместе, пока не прибыл представитель совета с пятью другими солдатами и еще двумя рабочими, членами совета.

— Оденьте пальто, — сказал председатель царю.

Николай II не потерял самообладания и стал одеваться. Он еще раз затем поцеловал и перекрестил жену, сына и слугу и, оборотясь к прибывшим сказал:
— Теперь я в вашем распоряжении.
— Царица и царевич забились в истерике, и когда я бросился помочь им, председатель сказал мне:
— Это вы можете сделать потом, теперь же не должно быть никакого промедления.
— Позвольте мне идти за моим господином, — просил я.
— Никто не должен сопровождать его, — ответил председатель.

Царя взяли и увели, никому неизвестно куда, и той же ночью он был расстрелян двадцатью красноармейцами.

Еще до рассвета той же ночью, 15 июля, председатель совета пришел опять. С ним было несколько красноармейцев, доктор и комиссар охраны. Они вошли в ту же комнату, где содержался царь, и доктор оказал помощь потерявшим чувства Александре Федоровне и царевичу. После того председатель совета спросил доктора:
— Можно ли взять их немедленно?
— Да, — ответил тот.
— Граждане, Александра Федоровна Романова и Алексей Романов, — объявил председатель, вы будете увезены отсюда; вам разрешается взять только самое необходимое, не свыше 30 или 40 фунтов.

Стараясь владеть собою, мать и сын бросались из стороны в сторону и были скоро готовы. Председатель не разрешил им попрощаться со своими близкими и все время торопил их.
— И вы, старик, — сказал он мне, — уходите прочь отсюда. Теперь никого не останется, кому бы вы могли служить.

И обращаясь к комиссару, он приказал:
— Завтра же вы должны убрать его отсюда.

Царицу и ее сына взяли в автомобиль и куда увезли,— неизвестно. На утро комиссар велел мне уйти и позволил взять несколько вещей бывшего царя; все же документы и письма были взяты стражей. Мне было очень трудно раздобыть даже железнодорожный билет, потому что вокзал и все вагоны занимались красноармейцами, увозившими ценные вещи из города.»

Вот все, что мы можем пока знать из показания человека, свыше двадцати лет и до конца бывшего ближайшим слугой несчастного царя.
( "Р.А.")

Статья эта вызвала следующий отклик ген. Дитерихса:

«Представлена она в виде интервью корреспондента “Нью-Йорк тайме” господина Аккермана с каким-то мифическим камердинером покойного Государя /.../ Казалось бы, что всю эту лживую и пошлую по форме статью можно было бы не воспроизводить. Кто из русских когда-нибудь слышал о существовании у бывшего Государя друга генерала Догерта или “князя” Гендрикова, или кто слышал о существовании генерального штаба полковника Сукарта, да и самого камердинера Домнина? — все это сплошная ложь, а форма разговора между Царем и камердинером — просто пошлость. Ни для кого не может быть сомнения, что все это интервью полная выдумка.

С этим трудно не согласиться. Ошибки до того грубы, настолько заметны невооруженным глазом, могут быть без труда установлены даже самым неподготовленным читателем, что никаких разумных объяснений дать всему этому невозможно. Как мы вскоре увидим, Карл Аккерман был внимателен и никакой чрезмерной доверчивости не демонстрировал. Само собой понятно, что в русских делах он разбирался меньше, чем, допустим, сэр Чарльз Элиот. Но именно Аккерман сразу отметил странность высказываний князя Львова, утверждавшего, что он будто бы был соседом Государя в местной тюрьме и «имел общих тюремщиков». Кстати, было бы небезынтересно знать, кто сообщил Аккерману эти сведения из биографии князя? — в тюрьме-то находился именно Т.И. Чемодуров.

Связь версий «Домнина-Доминина» и Чемодурова замечена была сразу. Примечательно: сам Михаил Константинович раздраженно замечает, что «подобный взгляд на вещи ... является удивительно похожим на сумасшедший бред Чемадурова [так он воспроизводит фамилию Терентия Ивановича —Ред.], который утверждал, что убит один Боткин и другие, а Государь и Царская Семья спаслись».

Нам показалось интересным еще кое-что. Сравнение предполагаемого русского оригинала «воспоминаний Доминина» с несомненным (потому что нам прямо говорят, что это перевод с русского) английским переводом оставило для нас нерешенным кардинальный вопрос: оригинален ли этот русский текст, и не является ли он обратным переводом на русский? – ведь трудно себе представить, что кто-то поделился с «Тобольскими Ведомостями» копией рукописи. Да они нигде на этом не настаивают, а прямо ссылаются на Аккермана и его публикацию в New York Times. Г.г. читатели, владеющие английским языком, могут составить собственное мнение. Приводим полный английский текст по книге К. Аккермана.

* * *

Dominin's manuscript, in Russian, which is here given in verbatim translation, contains a supplement with the Tzar's abdication manifesto, written in October, 1905, during the Russo-Japanese War, which was printed but never promulgated [любопытное приложение – Pед].

Parfen Dominin, who is sixty years of age, now lives in seclusion. He was born in a village in the Costroma Government and began serving the Tzar in 1896. His manuscript reads:

"Beginning with the first days of July, airplanes began to appear nearly every day, over Ekaterinburg, flying very low and dropping bombs, but little damage was done. Rumors spread about the city that the Czecho-Slovaks were making reconnoissances and would shortly occupy the city.

"One day the former Tzar returned to the house from his walk in the garden. He was unusually excited, and after fervent prayers before an ikon of Holy Nicholas the Thaumaturgist, he lay down on a little bed without undressing. This he never did before.

" Please allow me to undress you and make the bed,' — I said to the Tzar.

" 'Don't trouble, old man,' — the Tzar said, 'I feel in my heart I shall live only a short time. Perhaps to-day already' but the Tzar did not end the sentence.

" 'God bless you, what are you saying?' I asked, and the Tzar began to explain that during his evening walk he had received news that a special council of the Ural District Soviet of Workingmen, Cossacks, and Red army deputies was being held which was to decide the Tzar's fate.

"It was said that the Tzar was Suspected of planning to escape to the Czech army, which was advancing toward Ekaterinburg and had promised to tear him away from the Soviet power. He ended his story by saying resignedly:

" 'I don't know anything.'

"The Tzar's daily life was very strict. He was not permitted to buy newspapers, and was not allowed to walk beyond the limited time.

"All the servants were thoroughly searched before leaving and upon returning. Once I was forced to take off all my clothing because the commissary of the Guard thought I was transmitting letters from the Tzar.

"Food was very scarce. Generally only herring, potatoes, and bread were given, at the rate of half a pound daily to each person.

"The former heir to the imperial throne, Alexis Nikolaievitch, was ill all the time. Once he was coughing and spitting blood.

"One evening Alexis came running into the room of the Tzar, breathless and crying loudly, and, falling into the arms of his father, said, with tears in his eyes: 'Dear papa, they want to shoot you.'

"The Tzar whispered: 'It's the will of God in everything. Be quiet, my sufferer, my son, be quiet. Where is mamma?'

" 'Mamma weeps,' said the boy.

" 'Ask mamma to calm herself; one cannot help by weeping. It is God's will in everything,' the Tzar replied.

"With ardor Alexis pleaded: 'Papa, dear papa, you have suffered enough already. Why do they want to kill you? That is not just.'

"The Tzar replied: 'Alexis, I ask you for only one thing. Go and comfort mamma.'

"Alexis left. The Tzar knelt before the ikon of Holy Nicholas, praying for a long time. During these days Nikolas became very devout. Often he would awaken during the night because of some nightmare. He would not sleep any more, but spent the rest of the night in prayers.

"From time to time the Tzar was permitted to meet his wife, Alexandra, or, as he called her, Alice, but his son he could meet whenever he desired. Once Alexandra Feodorovna came weeping into the Tzar's room, saying: 'It is necessary in any case that you should put all your papers and documents in order.' After this Nikolas wrote all night.

"The Tzar wrote many letters, among them those to all his daughters, to his brother Michael, to his uncle, Nicholas Nicholaievitch, General Dogert, Duke Gendrikoff, Count Olssufieff, the Prince of Oldenburg, Count Shuma'rokoff Elston, and many others. He did not seal his letters, as all his correspondence was controlled by the Soviet censors. Often it happened that his letters were returned by the commissary of the Guard, with the pencilled remark: 'Are not to be forwarded'.

"For many days Nikolas Alexandrovitch would not eat. He would fall down and only pray. Even for a man who had not the gift of observation it was evident that the former Tzar was greatly troubled and feeling heartsick.

"On July 15, late in the evening, there appeared suddenly in the Tzar's room the commissary of the Guard, who announced: " 'Citizen Nikolas Alexandrovitch Romanoff, you will follow me to the Ural District Soviet of Working men, Cossacks, and Red army deputies.'

"The Tzar asked in a pleading tone: " 'Tell me frankly, are you leading me to be shot?'

" 'You must not be afraid, nothing will happen until your death. You are wanted at a meeting,' the commissary said, smiling.

"Nikolas Alexandrovitch got up from his bed, put on his gray 'soldier blouse and his boots, fastened his belt, and went away with the commissary. Outside the door were standing two soldiers, Letts, with rifles. All three surrounded him, and for some reason began to search him all over. Then one of the Letts went ahead. The Tzar was forced to go behind him,next to the commissary, and the second soldier followed.

"Nikolas did not return for a very long while, about two hours and a half at least. He was quite pale, his chin trembling.

" 'Old man, give me some water/ he said:

"I brought him water at once. He emptied a large cup.

" 'What happened?' I asked.

" 'They have informed me that I shall be shot within three hours.'

"During the meeting of the Ural District Soviet a minute of the trial was read in the presence of the Tzar.

It was prepared by a secret organization named the Association for the Defense of Our Native Country and Freedom. It stated that a counter-revolutionary plot had been discovered, with the object of suppressing the workmen's and peasants' revolution by inciting the masses against the Soviet by accusing it of all the hard consequences resulting from imperialism all over the world war and slaughter, famine, lack of work, the collapse of transportation, the advance of the Germans, etc.

"The indictment further stated that to attain this the counter-revolutionists were attempting to join all the non-Soviet political parties, Socialists as well as imperial parties. The evidence presented at the trial showed that the staff of this organization could not carry out its intentions fully because of a divergency of views regarding the tactics between the Left and Right parties. The evidence presented showed that at the head of the plot stood the Tzar's personal friend, General Dogert.

"The evidence presented against the Tzar shows that hi this organization were working also such representatives as the Duke of Krapotkine, Colonel of the General Staff Ekhart, Engineer Llinsky, and others. There are reasons for believing that Shavenpoff was also in direct connection with this organization and that he was supposed to be the head of the new government as a military dictator.

"All these leaders had established a very strong conspiracy. In the Moscow fighting group were 700 officers who afterward were transferred to Samara, where they were to await reinforcements from the Allies with the purpose of establishing a Ural front to separate Great Russia from Siberia. Later, according to the supposed plot, when results of the famine should show, all those sympathizing with the overthrow of the Soviet would be mobilized to advance against Germany.

"The evidence presented shows proofs that certain Socialist parties were taking part in the plot, including the Right Social Revolutionists and Mensheviki, working in full harmony with the Constitutional Democrats. The chief of staff of this organization was in direct communication with Dutoff and Denekin.

"The testimony stated that during the last few days a new plot had been discovered, having for its object the rescue of the former Tzar from the Soviet with the help of Dutoff.

" Besides this, it was proved at the trial that the Tzar conducted secret correspondence with his personal friend, General Dogert, who urged the Tzar to be ready to be freed.

"In view of this evidence, together with the trouble some situation caused by the decision of the Ural District Soviet to evacuate Ekaterinburg, the former Tzar was ordered to submit to execution without delay because the Soviet believed it harmful and unjustifiable to continue to keep him under guard.

" 'Citizen Nikolas Romanoff', — said the Soviet chairman to the former Tzar,'I inform you, you are given three hours to write your last orders. Guard, I ask you not to leave Nikolas Romanoff out of your sight.'

"Soon after Nikolas returned from the meeting his wife and son called upon him weeping. Often Alexandra faulted and a doctor had to be called. When she recovered she knelt before the soldiers and begged for mercy. The soldiers answered that it was not within their power to render mercy.

" 'Be quiet, for Christ's sake, Alice,' repeated the Tzar several times in a very low tone, making the sign of the cross over his wife and son.

"After this Nikolas called me and kissed me, saying: 'Old man, do not leave Alexandra and Alexis. You see, there is nobody with me now. There is nobody to appease them, and I shall soon be led away.'

"Later it proved that nobody except his wife and son, of all his beloved ones, was permitted to bid farewell to the former Tzar. Nikolas and his wife and son remained together until five other soldiers of the Red army appeared with the chairman of the Soviet, accompanied by two members, both working men.

" 'Put on your overcoat,' — resolutely commanded the chairman.

"Nikolas, who did not lose his self-possession, began to dress, kissed his wife and son and me again, made the sign of the cross over them, and then, addressing the men, said in a loud voice:

" 'Now I am at your disposal'

" Alexandra and Alexis fell in a fit of hysterics. Both fell to the floor. I made an attempt to bring mother and son to, but the chairman said: " 'Wait. There should be no delay. You may do that after we have gone.'

" 'Permit me to accompany Nikolas Alexandrovitch,' — I asked.

" 'No accompanying,' was the stern answer.

"So Nikolas was taken away, nobody knows where, and was shot during the night of July 16, by about twenty Red army soldiers.

"Before dawn the next day the chairman of the Soviet again came to the room, accompanied by Red army soldiers, a doctor, and the commissary of the Guard. The doctor attended Alexandra and Alexis.

Then the chairman said to the doctor: " 'Is it possible to take them immediately?'

"When he answered 'yes,' the chairman said: " 'Citizen Alexandra Feodorovna Romanoff and Alexis Romanoff, get ready. You will be sent away from here. You are allowed to take only the most
necessary things, not over thirty or forty pounds.'

"Mastering themselves, but stumbling from side to side, mother and son soon got ready.

" 'To-morrow get him out of here/ the Soviet chairman commanded the guard, pointing at me.

"Alexandra and Alexis were immediately taken away by an automobile truck, it is not known where.

"The morning of the following day the commissary again appeared, and ordered me to get out of the room, taking with me some property of the Tzar, but all the letters and documents belonging to the Tzar were taken by the commissary. I left, but had great difficulty in procuring a railway ticket, because all the stations and trains were overfilled with soldiers of the Red army, tossing about evacuating the city and taking along all precious objects."
_________________________>___

<Как видим, перед нами — именно, что «дословный обратный перевод», довольно нескладная калька с якобы дословного перевода оригинального русского текста на английский. Обратим еще внимание, что «Дословный перевод» предложенного Аккерманом текста (у нас нет сведений, сам ли он занимался этой работой или привлек кого-то еще; впрочем, мы, думается, знаем, кто был переводчиком, но об этом позже) вовсе необязательно предполагал отказ он достаточной доли конспирации. «Доминин» мог быть псевдонимом. Но как быть с князем Гендриковым? — резонно, что американцы-переводчики вполне могли ошибиться. Однако остается еще генерал Догерт и прочие персонажи. Было ли и это частью какой-то маскировки реальных имен? Мы видим также, что «Тобольские Ведомости» приводят все эти имена, все словесные формулы в абсолютном соответствии с английским переводом. А ведь они просто должны были в редакционных примечаниях, будь в из распоряжении копия русского оригинала рукописи, хотя бы упомянуть о некоторых ее несообразностях. Или в рукописи, полученной Аккерманом, стояли другие имена?

Мы бы и сами непременно поинтересовались: а существовала бы в природе эта рукопись, или нечто такое, что послужило пускай только «базой» для статьи Аккермана? Он, однако, принял решение внести текст в свою книгу, не высказав даже самого осторожного сомнения в его подлинности, что было бы всеми воспринято как нечто вполне уместное.

На чем зиждется эта непоколебимая уверенность?
Ответ мы находим в документах сугубо официального характера.

Продолжение следует